Мои личные свидетельства о талантливейшем дерзком профессоре ЛЭТИ
Благостные мемуары о моем научном спасателе в СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии). Лев Данилов.
Один из 4 ученых советов страны по профилю моей диссертации к счастью находился у нас в Ленинграде. И еще мне подфартило, что в его составе было несколько светлых» голов, а сам он был носителем необыкновенного для шетидесятых годов либерального духа: даже снаружи импонировала для тех пор очень решительная — джинсовая одежка его остепененной молодежи. В Совете была, кажется, лишь одна дама, но конкретно она-то и была его Председателем и, непременно, заслуженным фаворитом. Такая старая, стальная, уверенная в себе, непробиваемая леди, во время разговора умело играющая собственной вставной челюстью…
Изюминкой моей диссертации с заглавием «Вопросцы формирования и рекуперации энергии в массивных импульсных генераторах» на мой взор, был материал Главы 1.1.
В данной нам главе я ввел ряд понятий и определений, при помощи которых дальше формулировал, как мне чудилось, новое положение — аксиому о существовании определенной области нелинейных параметрических электронных цепей, в какой производится принцип суперпозиции во временном интервале с переключением вентилей типа диодов и тиристоров. На основании этого утверждения в следующих разделах выполнялся анализ ряда устройств с рекуперацией энергии, а именно, массивных импульсных генераторов тока эжекции электронов для мед бетатронов.
Материал данной нам Главы был не ахти какой инженерной значимости, но в кандидатской диссертации виделся еретическим своим покушением на незыблемость устоявшихся теоретических основ электротехники. Потому благожелательно ко мне относившийся, работяга и опытнейший интриган диссертационных дел, Секретарь Ученого совета, на котором я собирался защищаться, напористо рекомендовал мне во избежание разнообразнейших проблем и инфаркта не дразнить гусей и выбросить к чертовой мамы не только лишь эту Главу 1.1, но, по способности, не включать аксиому даже в приложение. Тем наиболее, что для защиты и так материала с лихвой хватало.
Но я был молод, и эстетические представления, замешанные на честолюбии, никак не дозволяли сдаться — выкинуть Главу, так как лицезрел, что такое изъятие нарушит стройность материала, ну и понизит правильность анализа. Мне по юности чудилось: соглашусь — перестану себя уважать.
Диссертация готова, но из-за наличия Главы 1.1 меня несколько месяцев попорядку не ставят в очередь на защиту: Совет воспринимает лишь заранее проходные работы. Я — ни в какую! В конце концов опосля длительных препираний Секретарь из жалости ко мне выставил ультиматум: диссертация будет принята к защите с Главой только при условии, что я найду знатного оппонента, который даст на аксиому непременно положительный отзыв.
Ранее материал диссертации апробировался только на уровне описания нескольких 10-ов изобретений, также ряда журнальных статей и малочисленных выступлений на конференциях, в особенности, помнится, посвященных почему-либо Деньку радио.
Я выступал на секциях бурно развивающейся электропреобразовательной техники. В связи с изобретением массивных полупроводниковых ключей у этого направления было бессчетное огромное количество юных гибких неустановившихся веток. Изменение на порядок тока, напряжения, скважности импульсов либо частоты их следования вполне меняло структуру преобразовательных устройств и, соответственно, нрав технических заморочек.
Сплошь и рядом на одной конференции не находилось профессионалов, которые могли бы грамотно откомментировать выступление коллеги. Пожимали плечами. Верили на слово. Моим выступлениям обычно предшествовал пассаж ведущего, вроде: «…а вот еще о не наименее типичном направлении … скажет нам юный спец…». Рад был, если завязывалась дискуссия, но почаще слышал только формальные замечания коллег…
На Совете мне дали список номенклатурных научных авторитетов, которым был смысл показать материал. Для этого я отпечатал рукопись в 5 экземплярах и потом ее навязывал несколько месяцев не наименее чем 20 личностям из обозначенного перечня номенклатуры на предмет вероятного отзыва на аксиому.
И здесь я узнал неведомую для меня сторону околонаучности: эти, в главном старые, люди, непременно, были спецами в собственной области, задерганными интеллектуалами с умными усталыми очами старенькой добропорядочной собаки и, очевидно, резко отличались от массово наплодившихся к тому времени обиженных Богом мухомороподобных партийствующих начальников. Своим видом эти интеллектуалы показывали готовность к нормированному кванту самопожертвования незнакомому юному спецу.
Но, видно, жизнь их «поставила раком». Они все, как один, с тоской смотрели на принесенный мной материал, при этом, непостижимо для меня, их совсем не заинтересовывала его сущность, и живо допытывались лишь 1-го — от кого я, откровенно намекая о собственном желании в предстоящем поиметь от этого имярека — дивиденды. Когда они понимали, что я совсем даже ни от кого, а просто сам написал диссертацию «в процессе плановых работ на муниципальных предприятиях», хотя и имею формально научного управляющего, им становилось совершенно противно, но, разумеется из боязни нанести вред собственному номенклатурному стилю, все таки брали материал на просмотр. Обобщенное статистическое распределение резюме этих профессионалов на материал Главы оказалось последующим:
Не компетентен в этих вопросцах
25%
Не буду в твои дела вмешиваться
25%
Положение правильно и обширно понятно
25%
Положение не правильно: чушь собачья
25%
Ни один из их толком не разобрался на самом деле предложения, не сделал ни 1-го осведомленного замечания и уж, тем наиболее, не отдал хотимого заключения о том, что Положение справедливо и владеет новизной.
С этими грустными плодами, но еще не до конца сломленный я приполз к Секретарю. Буркнув что-то в том духе, что не видывал хлестче меня дуболомов, он ултиматически мне отдал крайний шанс: на кафедру Теоретических основ электротехники Ленинградского Электротехнического института (ЛЭТИ) из долгой командировки возвратился юный доктор Лев Данилов. Он спец по нелинейным цепям, и его заключение поставит окончательную точку на моем упрямстве.
Здесь я понял, что это тот Данилов, который также как и я когда-то работал во ВНИИ Массивного Радиостроения и даже, быть может, мы работали там когда-то сразу. Даже отыскал фотографию 13х18, где мы с ним практически 1-го возраста, на субботнике, в схожих кедах тащим вдвоем, груженые грунтом носилки.
Совершенно-то я с ним знаком не был и, может быть, никогда даже не говорил, но слышал о нем нижеследующую легенду.
В один прекрасный момент в лабораторию, где он трудился пришло Высочайшее Начальство. Все, естественно, расселись за рабочие столы и стали энергично показывать усердие. А Данилов как прогуливался, так и продолжал вдумчиво ходить меж столами. Начальство выразило ему свое неудовольствие: дескать, все работают, а Вы здесь прохаживаетесь! Он дал ответ, что задумывается. Тогда Начальство ему заявило, что если и далее заместо работы он будет мыслить, его просто уволят.
Интересно отметить, что конкретно в те времена он разрабатывал новейший вид арифметики, приложения которой дозволили значительно расширить представления ученых о ряде законов теоретической электротехники. Но Наши его все-же почему-либо тогда не достали, а он «по алчным мотивам» сам перебежал в ЛЭТИ, где весьма стремительно защитил поочередно кандидатскую, а потом и докторскую диссертации и стал там самым юным доктором…
И вот я на кафедре Теоретических основ электротехники в ЛЭТИ. Изумило, что Данилов провозгласил свиданье с точностью до одной минутки, а не как остальные — плюс-минус полдня. Но я приперся, обыкновенно, на час ранее. Направил внимание, что почтовые письменные ящики на кафедре полупустые, и только один переполнен и завален поверху — доктора Данилова. Практически все, что можно было различить — на британском. Сотрудники не без гордости пояснили, что это в порядке вещей: Данилов — спец мирового уровня. Меня это шокировало: получение даже 1-го письма из-за «бугра» чудилось тогда бедствием, чреватым отстранением от Допуска. Тем наиболее, что должность доктора в таком институте подразумевала неотклонимый отчет по любому контакту с Западом. Мне до сего времени не понятно, как он, чисто на техническом уровне, мог осилить такую массу оправдательных бумаг.
Но вот пришел доктор Данилов. Умопомрачительно обходительный и мягенький. Почувствовав слабину, я здесь же, заикаясь, стал упрашивать забрать Главу на просмотр. Но, к моему кошмару, он довольно решительно это отторг, хотя и согласился здесь же при мне просмотреть материал. Я был убежден в грустном финале: сижу рядом, как «умная Маша», и наблюдаю. За 10 лет, как я его не лицезрел, он заматерел. Глаза мудреца, и в процессе чтения на его лице я не сумел выявить ни тени чувств — нулевая лабильность. Он читал около 10 минут.
Опосля этого минутки две-три задумывался, а потом выпалил мне резюме, что дескать — все правильно, для него таковой подход нов и даже увлекателен. Я не веровал своим ушам и не сумел сдержать слезы, хотя все еще колебался — все ли он усек. Но в следующей беседе здесь же удостоверился — еще как усек на все 100%, в доказательство чего же он выдал мне несколько ценнейших советов по подаче материала и терминологии.
Тогда и я, весь в соплях, опьяненный от счастья, совершенно обнаглев, задал вопрос его, во-1-х — не даст подсказку ли он форму дедуктивного обоснования сформулированной Аксиомы и, во-2-х (миловать, так миловать!) — не согласится ли быть и официальным оппонентом на защите диссертации. А он, чуток подумав, брал кусок бумаги (который я доныне храню как святую реликвию) и здесь же накидал форму корректного подхода к задачке в принятых категориях. Боже, как я жалел тогда, что не прихватил с собой карманного магнитофона, чтоб не упустить какого-либо штришка его суждений. Потрясла совсем необыкновенная силища мысли, лаконизм и точность изложения, да еще с максимально обходительной адаптацией к моей терминологии. А возможность собственного оппонирования он определил 2-мя обстоятельствами. Какими же? — не терпелось мне. Я на все согласен!
И здесь он дал ответ королевским изыском: 1-ое — рассмотренный материал должен находиться в диссертации и, 2-ое — его результаты должны быть фактически применены в ней при анализе схемных решений. О, Боже!!! Ведь конкретно это вполне совпадало с моей ideefixe, диаметрально противоречащей прагматизму носителей здравого смысла…
Вся наша беседа заняла, наверное, полчаса, и эти полчаса были чуть ли не самыми счастливыми и содержательными в моей жизни…
И вот, вполне согласившись с остальными советами Совета, я форсированно подправил и ужал диссертацию до нормированных полутораста страничек, отпечатал ее и прошел кучу злосчастных бюрократических терний дизайна.
По мере подготовки к защите благожелатели предупреждали меня о небезопасном, особенно твердом стиле оппонирования Данилова: даже в оптимистичном случае сначала он безжалостно валял в грязищи, но потом сам же отмывал, срывал старенькые одежки, одевал новейшие и, в конце концов, выводил на новейшую широкую, но только ему ведомую дорогу, благословляя на последующие дерзания. Интеллектуалы массой прогуливались на его оппонирование докторских диссертаций, как на неповторимое театральное действо.
И вот принес я уже завершенную диссертацию на отзыв к Данилову — сейчас уже моему первому официальному оппоненту. В отличие от остальных, он и в сей раз не брал материал с собой, а здесь же при мне в течение часа пролистал и сходу же написал отзыв. Размер его был сравнимо невелик, но, как оказывается, в нем содержались по значимости наиболее принципиальные замечания, чем в других, порядка 20, официальных отзывах. К моему удивлению, отзыв был написан необыкновенно образно, несколько игриво и содержал очень глубочайшие замечания, также и по разделам, никак не связанным с Аксиомой. Непостижимо — как ему удалось увидеть ряд шероховатостей в выводе сложнущих, на мой взор, совсем нечитабельных аналитических выражений. Все замечания были изготовлены в максимально обходительной, доброжелательной форме. И снова я был поражен его неповторимыми талантом и тактом, никак не соразмерными с окружающей совковией щедростью и благородством.
В 3-ий раз я узрел Данилова уже на защите. Опосля моего основного выступления Председатель -женщина с обходительной безразмерной китайской ухмылкой меня поправила: в собственном докладе, наверное, Вы обмолвились, — ведь в Вашем случае квазилинейность производится только в интервалах меж переключением вентилей. Припертый к стене, я находил очень обходительный ответ, но ничего не выдумал, не считая хамски-дерзкого:
-Нет это элементарно. Идет речь как раз о интервалах, содержащих эти переключения.
-Как?.. Неуж-то Вы не понимаете, что так не бывает?
— В неких параметрических цепях, к примеру неких заядно-рекуперационных — бывает! И это подтверждено в Главе 1.1.
-Нет, не бывает!..
Опосля таковой малосодержательно злой перепалки «бывает — не бывает», которая, как мне показалось, длилась, не наименее минутки, пришло тягостное молчание: дама, подобно вытащенной на сберегал рыболовом, сорвавшейся с блесны щуки, конвульсивно хватала воздух ртом и выпученными покрасневшими очами находила подставившего ее Секретаря, а я, молясь за то, чтоб не свалиться в обморок, — Данилова.
В тот момент, когда я узрел его в собственной обыкновенной буддийской непроницаемой погруженности в себя, Секретарь вдруг проявился и довольно звучно пробурчал: «Да — бывает, бывает!». — «Кто — 1-ый оппонент?!! — Зло рыкнула она … Ах, Данилов!..» И, резко смягчившись: «Тогда пока продолжайте!». Я очухался, дал ответ на ряд уже очевидно не безжалостных простых вопросцев.
И вот дают слово первому оппоненту. Данилов, вопреки его традиции, — по первости не стал нагнетать: самолюбие его было уже удовлетворено, напротив — сходу же стал разгребать, но выступление свое выстроил, как постоянно — с блестящим изыском. Смысл его в том, что вот дескать, диссертант по юности и неопытности не может разъяснить уважаемому коллеге-профессору несколько обычных вещей, из которых становится ясным, что он в собственной диссертации всего только предложил… и снова куча сверкающих отточенных пассажей, позволивших всем более-менее осознать сущность и сохранить лицо в данной нам, чудилось бы, патовой ситуации…
Далее мне все понравилось: у публики было на уникальность много искреннего энтузиазма к самым различным, сначала инженерным, нюансам. Я был в ударе и получил от защиты давно ожидаемое настоящее ублажение. Защитился «без темных шаров», хотя лично не был знаком ни с одним из членов Совета…
Благодарности мои Данилов принял флегмантично. От банкета отказался. Я грезил поделиться с ним несколькими новенькими своими мыслями и, как минимум, чуток пообщаться, но очевидно был ему не увлекателен. На данный момент — понимаю: у него было тогда всепоглощающее хобби — решение неких задач из базовой арифметики в области королевы наук — теории чисел. Он сберегал время…
………………………………………………………………………..
Погиб Данилов заблаговременно, трагично, и молвят, не без ожогов со стороны Наших; его близкие считают, — «номенклатура переломила ему хребет». Во все времена Превосходным людям изредка дают длительно жить… Грустно!..
Петр Новыш Санкт-Петербург